Лев Мациевич. Первая жертва русской авиации

Лев Макарович Мациевич был одним из самых образованных летчиков времен появления русской авиации. Осенью 1895 года он поступил на механическое отделение Харьковского технологического института. Учился отлично, но в марте 1901 года исключили его из института за участие в студенческих сходках и выслали в Севастополь под гласный надзор полиции. После продолжительной переписки с ректоратом удалось получить разрешение на сдачу выпускных экзаменов, а в январе следующего года ему прислали диплом инженера-технолога.

Молодой инженер увлеченно работал в Севастополе на строительстве военных кораблей. После успешной защиты проекта броненосного крейсера его зачислили в ноябре 1902 года в корпус корабельных инженеров. Так Лев Макарович стал морским офицером. Теперь немного об Александре Коваленко — друге Мациевича по институту. Летом 1903 года по совету Льва Макаровича, бывшего тогда членом приемной комиссии Севастопольского порта и исполнявшего обязанности строителя броненосца «Иоанн Златоуст», Коваленко отправился отбывать воинскую повинность на Черноморский флот. Проплавав трехмесячный ценз механиком, в январе 1904 года зачисляется в корпус инженеров-механиков флота. Несколько месяцев плавает на броненосцах «Чесма» и «Екатерина II», затем с октября того же года служит на броненосце «Потемкин». Мациевича и Коваленко объединяла общность взглядов. В воспоминаниях Евгении Рахт говорится: «…Оба они были революционеры в душе, ждали с нетерпением переворота в государственных делах и давно потеряли веру в правительство».

Она же писала:

«…Коваленко худой, болезненный, со слабым голосом и необыкновенно добрыми глазами, в высшей степени симпатичный, с любопытством следящий за политикой и жаждущий воцарения мира и справедливости на земле. Он возмущается гнетом, царящим в России, а еще более возмущается, как это русский народ может мириться со своим бесправием, почему не просыпается сознание его, почему не пытается стряхнуть с плеч своих это рабство… Мациевич в другом роде. Блондин, довольно красивый, с нежным цветом лица и самодовольно скучающим выражением, застывшим на лице. По внешнему виду казалось, что ничем нельзя его оживить, взволновать. Однако это впечатление было обманчиво: он разделял воззрения своего товарища…».

Евгения Рахт появилась в Севастополе в связи с тем, что ее муж проходил воинскую службу в крепостной артиллерии. Здесь она встретила свою подругу по институту благородных девиц Марию Гомову, вышедшую замуж за инженера-механика флота Виктора Володзько, друга лейтенанта Петра Шмидта и его товарища по «Союзу офицеров—друзей народа». Супруги Рахты хорошо пели, музицировали. Шмидт страстно любил музыку, сам играл на виолончели, поэтому, познакомившись с ними у Володзько, сразу же подружился, бывал у них дома, как и они у него. Рахты входили в круг друзей Шмидта, как и другие прогрессивно настроенные военные. Мациевич и Коваленко были в их числе.

27 июня 1905 года на броненосце «Потемкин» восстали матросы. Коваленко остался на корабле и перешел на сторону восставших. Матросы надеялись, что к ним присоединится вся черноморская эскадра. Но властям удалось удержать флот в повиновении. Броненосцу пришлось покинуть одесские берега и уйти в Румынию.

В это время Лев Макарович знакомился с состоянием судостроения в Германии.

Родственник Мациевича — Владимир Рудько, много сделавший для восстановления биографии летчика, поведал:

— Лев Макарович в октябре 1906 года окончил Николаевскую морскую академию в Петербурге, а в следующем году — курс Учебного отряда подводного плавания. Затем последовала четырехмесячная командировка в Германию для наблюдения за постройкой подводных лодок «Камбала», «Карась» и «Карп». В декабре 1907 года его зачислили в список офицеров подводного плавания и назначили наблюдающим за постройкой подводных лодок Руского Императорского флота на Балтийском судостроительном заводе. Через несколько месяцев, в мае 1908 года, талантливого офицера перевели в Морской технический комитет помощником начальника конструкторского бюро (кораблестроительной чертежной). Здесь он работал под руководством «ученого адмирала» — генерал-майора флота Крылова, впоследствии академика.

Далее Владимир Петрович отметил:

— В период с 1904 по 1909 год Мациевич разработал проект бона Севастопольского порта, проект защиты боевых судов от атак торпедами, два проекта противоминных заграждений и четырнадцать проектов подводных лодок. Большинство его проектов было удостоено премий. Петербургский период деятельности Льва Макаровича характеризуется и участием в плаваниях. Они составили 198 дней, в том числе на подводных лодках «Карп» и «Сиг» — 80 дней.

Мациевича заинтересовали успехи авиации, и будущий летчик 15 июля 1909 года выступил с интересным докладом «О типе морского аэроплана». В том же году он разработал один из первых отечественных проектов гидроаэроплана, а так же первым в мире предложил проекты авианесущего корабля и катапульты для взлета самолета. Эти идеи были поддержаны Главным инспектором кораблестроения при морском генштабе генералом Крыловым, но забуксовали в аппарате морского ведомства. Судно и средства были выделены лишь в сентябре 1910 года, за несколько дней до гибели Льва Макаровича.

В феврале 1910 года создается Отдел воздушного флота (ОВФ), одним из членов которого стал Мациевич. Через месяц ОВФ командирует во Францию 6 офицеров во главе с капитаном Мациевичем (состав группы: капитаны Зеленский и Ульянин, штабс-капитан Матыевич-Мацеевич, лейтенант Пиотровский и поручик Комаров) для подготовки в качестве летчиков-инструкторов. Льву Макаровичу было поручено контролировать ход обучения офицеров, а также нижних чинов — солдат и матросов, учившихся на авиамехаников, и изучение постановки авиационного дела во Франции, Англии, Бельгии, Германии. Одновременно он наблюдал за постройкой заказанных во Франции аэропланов и моторов, являясь председателем комиссии по их приемке.

Секретарь Мациевича Борис Сотник вспоминал о злоключениях знаменитого борца Ивана Заикина, решившего стать пилотом. Обучение шло тяжеловато. Виной тому были недостаточная постановка процесса обучения в школе Фармана, незнание французского языка и, главное, вес и огромная сила ученика. Инструктор даже боялся передать ему ручку управления аэропланом. Сотник приводит такой диалог ученика Заикина с летчиком:

«Лев Макарович, дорогой, вы ведь получили диплом пилота. Не можете ли вы продолжить мое обучение. Век помнить буду, вечный ваш должник!..» — «Разрешит ли директор школы?» — «Разрешит, разрешит, я его уговорю». — «Ну если уговорите, за мной дело не станет». Заикин бросился уговаривать и, действительно, уговорил подарком в две-три сотни франков. В этот же день Лев Макарович начал его обучать. Через три дня Заикин начал самостоятельно летать и еще через несколько дней выдержал экзамен на пилота».

Это пример отзывчивости. Интерес представляет и взгляд Мациевича на будущее авиации, высказанный своему секретарю: «…Авиационная машина сделается общедоступным средством сообщения, преимущественно пассажирского, между крупными центрами. С изобретением газовой турбины или усовершенствованием бензинового мотора, гарантируется продолжительность работы».

Вернувшись в Россию, авиатор много летал, продолжил работу над проектом самолета, разработал приспособление, обеспечивающее летчику безопасность при вынужденной посадке на воду, приступил к подготовке книги «Воздухоплавание в морской войне». В сентябре 1910 года Мациевич совершил первые ночные полеты (одновременно с Михаилом Ефимовым).

После ряда успешных полетов (получил ряд призов) во время Всероссийского праздника воздухоплавания, проходившего в Петербурге, Лев Макарович погиб 7 октября 1910 года во время показательного полета, выпав из разрушавшегося аэроплана. Как позднее было установлено специальной комиссией, на высоте 385 метров на его «фармане» лопнула диагональная расчалка. Конец проволоки попал в винт и повредил одну из лопастей, осколки которой перебили соседние растяжки. Хрупкий аппарат потерял жесткость и устойчивость. Летчика толчком выбросило из сиденья. Стоит отметить, что после этого случая появились привязные ремни. Это была первая авиационная катастрофа в России.

Гибель Мациевича глубоко потрясла русских людей. Едва видимый из-под груды цветов гроб стоял в морской церкви Спиридония в Адмиралтействе. Гражданская панихида закончилась не привычными звуками траурного шопеновского марша, а гордыми и бесконечно трагическими аккордами Бетховена. На Никольском кладбище Александро-Невской лавры покойного провожали десятки тысяч петербуржцев. Таких похорон столица еще не видела. В скором времени на могиле установили памятник в виде восьмиметровой колонны (по проекту академика архитектуры Ивана Фомина), а на месте гибели — мемориальную плиту.