Командиры «Ильи Муромца». Евгений Руднев, первый русский военный лётчик

В мае 1907 года выпускник Николаевского инженерного училища подпоручик Евгений Руднев был назначен во Владивостокскую крепостную воздухоплавательную роту. Через год с небольшим ему удалось поступить в офицерский класс Учебного воздухоплавательного парка. Прошел еще один год, и Евгению Владимировичу вручили нагрудный знак воздухоплавателя и произвели в поручики. После непродолжительной службы в Новогеоргиевском крепостном воздухоплавательном отделении, его снова отозвали в Петербург и направили в Гатчину для обучения полетам на аэроплане, которое успешно завершилось в июле 1910 года.

Прошло немного времени, и молодой летчик завоевал ряд призов на 1-м Всероссийском празднике воздухоплавания. В октябре того же года его назначили инструктором во вновь открывающуюся Севастопольскую школу авиации, а через полгода перевели в авиационный отдел ОВШ. Будучи инструктором, он готовил военных летчиков, участвовал в окружных маневрах, испытывал самолеты. Написал книгу «Практика полетов на аэропланах», где привел не только анализ конструктивных особенностей аппаратов разных типов, но и изложил теорию техники пилотирования. Разбирая вопрос о фигурах высшего пилотажа, Руднев писал: «…Многие говорят, что эти головоломные трюки бесполезны в серьезной авиации. По-моему, они глубоко ошибаются».

Как человек, Евгений Владимирович, несмотря на некоторую заносчивость, отличался добротой и чистосердечностью. Как инструктор, он был требователен и строг. Товарищи его уважали, аученики старались подражать. И еще. Обаятельный и остроумный кареглазый красавец пользовался огромным успехом у женщин. Небезосновательно считалось, что Евгений Руднев стал первым русским военным летчиком, получившим диплом пилота в России.

Штабс-капитана Руднева 10 августа 1914 года командировали на Комендантский аэродром для освоения воздушного корабля «Илья Муромец». Его переучиванием руководил летчик-испытатель завода-изготовителя этих четырехмоторных гигантов Глеб Алехнович. Переподготовке пилотов уделял внимание и сам конструктор Игорь Иванович Сикорский, отлично летавший на своих аппаратах.

Однажды конструктор решил выполнить с Евгением Владимировичем контрольный полет. После обычного послеполетного: «Разрешите получить замечания!», летчик услышал:

— Инструктор предупреждал вас, что управление «муромца» по сравнению с легкими аэропланами более инертно, виной тому значительная масса. Так зачем же дергаться? При подъеме в облаках было потеряно направление. Для чего тогда компас, указатели скорости и оборотов каждого мотора, да и прибор сноса и скольжения. Этот прибор представляет собой стеклянную трубку, слегка изогнутую радиально, с металлическим шариком внутри. При правильном пилотировании он находится посередине. Иное положение шарика показывает снос, либо скольжение, которое может привести к сваливанию на крыло со всеми непоправимыми последствиями. Разворот или вираж должны сопровождаться соответствующим креном. Такая эволюция только тогда безопасна, когда является частью равновесного, симметричного полета. А у вас шарик хоть и немного, но гулял. Кроме того, две тысячи метров вы набрали с опозданием на шесть минут, двигатели же работали нормально.

Рудневу никогда не приходилось выслушивать такие нотации, и он взмок от обиды и бессилия. Сикорский был прав. Тем не менее Евгений Владимирович благополучно завершил переучивание, и 1 сентября его назначили командиром корабля. Через двенадцать дней летчик после «свычки» с экипажем отбыл на фронт. Предстояло перелететь из Петрограда в Белосток. Куда дорога была уже проторена поручиком Алехновичем и штабс-капитаном Горшковым.

Он поднялся в воздух с Корпусного аэродрома при небольшом встречном ветре, вскоре усилившемся и переходившем временами в штормовой. Через пять с половиной часов полета, пролетев лишь сто восемьдесят километров, Руднев был вынужден спуститься. Израсходовал весь бензин. Посадка не обошлась без поломки шасси. Всего пришлось сделать три промежуточные посадки. Подводили двигатели. Да еще его низко летящий аппарат был по ошибке обстрелян и поврежден ополченцами, охранявшими железную дорогу. На этот злосчастный перелет ушло двадцать три дня.

По прибытии в Белосток, штаб Северо-Западного фронта потребовал от летчика разведки тылов противника. Эту задачу ему выполнить не удалось, и он забросал командование донесениями о непригодности «муромцев» для боевой работы.

Приведем выдержку из одной из его телеграмм великому князю:

«…В начале полета карбюраторы двух моторов обмерзли, было 5 градусов мороза. Двигатели давали только 900 оборотов. При спуске на месте взлета касание с землей произошло гладко, но при пробеге по мерзлой земле, слабой волнистости, шасси не выдержало, сломаны правая его половина и около 20 нервюр. Починка 3—5 дней. Ходатайствую, если возможно, о придаче двух аппаратов нормального типа (легких самолетов французской конструкции. — В. Л.)».

Удивляет, как опытный авиатор, а Руднев был таким, не догадывался, что если из четырех карбюраторов замерзли только два, то надо искать воду в системе и наказать механика. Великий князь поддержал «выдающегося во всех отношениях военного летчика»:

«Несмотря на всевозможные облегчения, опыт подъема показал, что «муромец» не может подняться выше 1350 метров. Посылать такой аппарат для боевых действий считаю бесполезным. Ввиду этого прошу о назначении командира «муромца» штабс-капитана Руднева начальником формируемого полевого отряда для одной из армий Юго-Западного фронта с оставлением в этом отряде «муромца» для дальнейших испытаний», — из телеграммы Александра Михайловича в Ставку. Неудачник и его высокий покровитель приложили старания для дискредитации воздушных кораблей Сикорского. С какой целью? Если Руднева еще можно как-то понять, хотя никак нельзя оправдать, то совсем непонятно, зачем в эту неприглядную историю впутался «августейший шеф летного дела», человек неглупый и искренне влюбленный в авиацию. Из этой затеи, конечно, ничего не вышло. Хотя нервы конструктору и руководству завода-изготовителя потрепали изрядно. Сикорский же на корабле, с которым не справился «выдающийся во всех отношениях», при сильном порывистом ветре, с нагрузкой тысяча сорок килограммов, без особого труда достиг высоты две тысячи сто метров. Заметим, что Руднев летал с меньшей нагрузкой.

Так был реабилитирован «Илья Муромец» — величайшее достижение не только русской, но и мировой авиационной техники того времени. А какова судьба моторов, отказавшихся служить Рудневу? Они, те же экземпляры, безупречно работали у таких командиров, как штабс-капитан Озерский и капитан Башко до апреля 1917 года. Затем были списаны по причине естественного износа.

Эта история кончилась тем, что Рудневу пришлось перейти на привычный «вуазен». И хотя теперь он командовал группой из двух авиационных отрядов, неудачу самолюбивый летчик переживал долго и тяжело.

С 30 марта 1915 года первый русский военный летчик Евгений Владимирович Руднев возглавил специально сформированный для него 31-й армейский авиационный отряд, имевший шесть разведчиков «Фарман-16» и два истребителя «Моран-Ж». В легкой авиации он не только снова нашел себя, но отличился. Летом того же года летчик первым в России организовал штурмовые действия своего отряда, который с небольшой высоты атаковал скопления немецких войск на переправе через Буг. Пулеметный огонь и сброшенные бомбы посеяли в рядах противника совершеннейшую панику и смятение, чем обеспечили успех 1-й гвардейской дивизии.

До сентября Руднев сделал 157 боевых вылетов и был удостоен ордена Станислава с мечами и бантом. Ему вручили Георгиевское оружие.

В октябре 1915 года он был прикомандирован к заводу Лебедева для наблюдения за постройкой аппарата инженера Слесарева, который представлл собой большой трехстоечный биплан с двумя двигателями в фюзеляже и с передачей от них к винтам. В документах машина именовалась «тяжелым самолетом Слесарева». Ее проектные данные были заманчивы. Такой аппарат был нужен армии, но до его испытаний было далеко. Поэтому в декабре летчика командировали за рубеж для работы в комиссии по закупке авиационного имущества. По возвращении Руднева направили в действующую армию летчиком-инспектором.

Дважды еще отзывали его с фронта для испытания самолета Слесарева. Но пришлось ограничиться лишь рулежками, да и то на одном моторе. И все из-за несовершенства передачи. Она оказалась «ахиллесовой пятой» этого интересного аппарата.

Октябрь застал капитана Руднева в Московской школе авиации. Он был ее начальником. На первом же собрании личного состава его сместили. Не простили высокомерия. Пытался поступить в возобновившую работу Инженерную академию. Последовал отказ. Все вакансии были отданы фронтовикам. Сведения о его жизни на этом обрываются. А потом отыскиваются вновь в среде русских эмигрантов.

«Узнал, что плохо со здоровьем у Руднева. Очень истощен, неблагополучно с легкими, — записал 15 апреля 1943 года в своем дневнике Николай Рощин. — Вспоминаю, как совсем недавно сидел с ним на уличной скамеечке. Он уже был нечеловечески худ, истомлен, плохо одет — всегда в прошлом щеголеватый, даже и на шоферском облучке». Далее писатель рассказал, что все двадцать лет эмиграции Евгений Владимирович был шофером парижского такси, что никогда не обращался за помощью, что был порядочным человеком. «Ненависть к палаческим зеленым курткам у него какая-то кожная, всем дыханием. Говорил, поднимая голову к небу: «Взлететь бы мне, в последний раз взлететь! Еще сильна рука и верен глаз. Какую глупость сделали мы все в 1939 году, когда еще было в Париже Советское посольство! Как будто не знали, чем все это кончится…».

Через три года Рощин узнал, что бывший летчик скончался 7 июня 1945 года.

«Боль и скорбь. Как мечтал он о встрече с Родиной, как по-рыцарски пламенно и по-детски чисто любил все русское, каким кощунственным оскорблением Красной Армии считал всякую минуту сомнения в эти черные годы, на каком огне ненависти к врагу плавил свое немолодое сердце, с какими счастливыми слезами обнял на улице Парижа первого советского бойца-партизана!

Умер от туберкулеза, на почве полного истощения. Не мог работать в воздухе, отравленном оккупантами».

Его отпевали в православной церкви — соборе Александра Невского на улице Дарю. Потом похоронная процессия направилась в местечко Сен-Женевьев-де-Буа, где находится русское кладбище.

На могиле бетонный крест с надписью: «Военный летчик полковник Евгений Владимирович Руднев. 1886—1945». Над надписью прикреплен старый императорский русский герб с изображением короны и двуглавого орла, под ним авиационная эмблема — скрещенные пропеллер и меч. К нижней части креста прикреплен пропеллер.

Пока неясно, где Руднев получил звание полковника. В последнем документе, адресованном ему русским Авиадармом, летчик именуется капитаном. А сведениями о его службе в белой армии или армиях интервентов Институт военной истории не располагает.